Деньги взяла, и часы, и еще документы,
Плюнула, грязно ругнулась, и вон подалась.
(В.Высоцкий)
Я уже говорил, что она себе противоречит на каждом шагу. Эти противоречия слишком разительны, чтобы списать их на скверную память. Начнем с самой крупной и мерзкой лжи, просто чтобы поскорее с этим разделаться.
В интервью Хэтти Кауфман 2003 года миссис Гаймер рассказывает:
«Последние фотографии были сделаны в Джакузи, и он тоже забрался в Джакузи, и вот тогда я начала понимать, что попала. Я чувствовала себя неловко [фотографии помните? – J.M.], я знала, что это неправильно, и я сказала ему, что хочу вылезти из ванны, что от горячего пара у меня разыгралась астма, что я не могу дышать, я думала, может быть он отвезет меня домой. Я это просто выдумала. Он сказал, ладно, вылезай, и тогда я схватила полотенце и пошла в дом.»
Мы помним из ее показаний, что ни в какой дом она не пошла, а пошла она плавать в бассейне, не потрудившись перед этим натянуть хотя бы пресловутые трусы. Но главная гнусность впереди.
Гаймер: Ну вот, и тогда он сказал: вот, возьми, это тебе поможет. Маленький кусочек таблетки. От моего приступа астмы.
Кауфман (участливо): И что это была за таблетка?
Гаймер (скорбно): Это был Квейлюд.
Да что же это делается? Она же показала, что эпизод с Квейлюдом произошел до ванны. Она же показала, что он спросил ее, не Квейлюд ли это, и она подтвердила, да мол, Квейлюд. Что он спросил, хочет ли она кусочек – даже не предложил, а только спросил – и она сразу взяла кусочек и приняла его по своей собственной воле.
А теперь она заявляет, что он обманом заставил ее принять наркотик под видом лекарства. Другими словами, что он подло обманул доверие беспомощного невинного ребенка – нет, еще хуже, он же не знал, что она симулирует. Доверие беспомощного невинного больного ребенка.
Я честно не знаю, как это назвать. «Подлый прием» - все равно как-то бледно. Низко? Бесчестно? Конечно, ее резоны очевидны, ей надо изобразить из себя невинную жертву, а невинным жертвам не пристало знакомство с наркотиками (пусть легкими из легких) и заглатывание их без колебаний, – но эта клевета обнаруживает запредельную душевную низость. На том же уровне ей пока удалось сочинить только сказку про двойную содомию. Можем теперь расслабиться, все остальное покажется цветочками.
В интервью Ларри Кингу 2003 года она говорит: «Это было давно, и теперь уже трудно вспомнить, как точно все происходило. Но я столько раз повторяла эту историю, что помню ее наизусть.» Некоторые возразят, что настоящая жертва изнасилования никогда не забудет деталей… но это психология, мы же обратимся к более осязаемым аспектам. Не зря говорят, что у лжеца должна быть хорошая память. Саманте и правда не помешало бы выучить наизусть хотя бы свои собственные показания, чтобы не противоречить себе на каждом шагу.
Из того же интервью: «Я думаю, он где-нибудь видел мою фотографию, и пришел познакомиться, притворившись что он как бы с самого начала собирался меня фотографировать.» Ну и зачем она это говорит? Она не может не знать, что бойфренд ее сестры попросил Полянского ее фотографировать, она сама говорит в другом интервью, тоже Ларри Кингу, но уже в 2010 году: «Ему была нужна американская модель. Он работал, кажется, с Наташей Кински [Настасьей, дура. – J.M.], и теперь ему был нужен другой типаж, более американский, для контраста.» Так почему же она лжет? Ах да, не «почему», а «зачем» – затем, чтобы было куда ввернуть «притворившись, что…». Мы сейчас убедимся, что, хотя «прекрасное вральное вдохновение» (Тэффи) ей не совсем чуждо, ее ложь редко бывает враньем из любви к искусству. Гаймер всегда лжет с расчетом улучшить свой образ, а ради такой благой цели можно и поклеветать.
В том же интервью она говорит, что в день второго фотосеанса «пыталась взять с собой подругу, потому что чувствовала себя неловко. Но он как бы в последнюю минуту сказал, чтобы она с нами не ехала. Так что на самом деле моя мама не знала, что мы были только вдвоем.» Но в показаниях не было ничего похожего! Кроме того, эта ложь опровергается отчетами как старшей, так и младшей Гейли об их телефонной беседе, помните, когда Саманта звонила от Николсона. Все это сочиняется, чтобы выглядеть лучше и избежать неприятных вопросов. К 2003 году, она, понятно, устала отвечать на вопрос «как же ваша мать вас отпустила» - и придумала, наконец, как всех заткнуть. Тот нюанс, что Полянский в этом сочинении предстает имеющим «заранее обдуманное намерение», тоже не помешает: она уже успела с этой целью ввернуть «притворившись». Любопытно, однако, что впоследствии она опять не упоминает о загадочной подруге – забыла, что ли?
Из интервью 1999 года: «20 февраля 1977 года Полянский повел меня на первую фотосъемку, на холме недалеко от нашего дома. Мы отсняли целую пленку, а потом он попросил меня снять рубашку, и сделал несколько фотографий топлесс. Я позволила ему это сделать, но была смущена. Я думала, «не следует этого делать», но я была ребенком, поэтому я решила, если бы это было нехорошо, он не велел бы мне этого делать. Если бы я рассказала матери, она бы не отпустила меня с ним во второй раз. Когда мы договаривались про второй раз, через несколько недель, моя мать ни о чем не подозревала. Я не хотела идти, но я все-таки думала что это был такой важный шанс.» Здесь она, не переводя дыхания, противоречит сама себе в одном абзаце. Она не хотела идти, но матери не сказала, потому что тогда та бы ее не отпустила. Ну и где правда? А правда, очевидно, в том, что в ее невинном мозгу (она старательно изображает себя «ребенком», который кротко доверился взрослым) соображение о «важном шансе» так сильно перевесило все остальные, что она решила соврать матушке? Матушке, которая как раз, вот удача, воздержалась от вопросов о характере фотографий. В интервью Ларри Кингу от 2010 года Саманта передумала и сообщила: «Не знаю, почему я не сказала маме. Я вообще не думала, что будет еще сеанс.» А как же тогда «она бы не отпустила меня с ним во второй раз»? Загадки, загадки…
«Он заехал за мной 10 марта около четырех вечера. В машине он спросил, был ли у меня когда-нибудь секс. У меня был однажды (среди моих друзей считалось неприлично оставаться девственницей), поэтому я сказала «да». Здесь она говорит «однажды», Большому Жюри она сказала «дважды», Далтон утверждает, что обнаружил несколько ее партнеров, и хотя в 2003 году она неуклюже пытается пошутить что, мол, была «в одном шаге от девственности», в интервью Ларри Кингу 2010 года она без обиняков заявляет, «К тому времени у меня уже давно был бойфренд, и мы были сексуально активны.»
По поводу шампанского она говорит, «он все подливал и подливал в мой стакан». Что же она Большому-то Жюри этого не рассказала? Я уж молчу, что три человека пили-пили, а отпили едва полбутылки. В показаниях она, помнится, наоборот, сболтнула, что пила из его стакана. Это опять как с Квейлюдом: если тебя кто-то поит, оно куда невиннее звучит, нежели когда ты сама пьешь по собственной воле. Не забудем, что в ее показаниях нет ни одного упоминания о том, чтобы он ее поил или вообще предлагал ей пить – только позировать со стаканом.
«И тут он опять попросил меня позировать топлесс, и сказал, что хочет сфотографировать меня в Джакузи. У меня не было с собой купальника, и я залезла туда в нижнем белье.» Ну вот, теперь белье откуда-то взялось. А в показаниях была без. Похоже, она стремится избежать нехорошего вопроса, за каким чертом она разделась догола, если ее никто не заставлял. Тоже, знаете, не слишком красиво, если жертва сначала пьет в свое удовольствие, а затем без колебаний раздевается. Будем, значит, валить с больной головы на здоровую, благо никто к порядку не призовет.
«Он фотографирует, потом влезает в ванну голый, и вот тут я думаю, «это неправильно». Я напугана и пьяна, поэтому я говорю, что у меня астма и чтобы он отвез меня домой. Я вылезаю, хватаю полотенце, но он не собирается везти меня домой. Он достает Квейлюды и спрашивает, пробовала ли я их когда-нибудь. Я вру, что да. И беру треть таблетки.» Вру, что да? И Большому жюри, значит, тоже соврала, когда показала, что принимала Квейлюд раньше? Нет, она просто снова хочет лучше выглядеть в глазах публики, и поэтому снова лжет. Эта версия лежит посередине между показаниями и интервью 2003 года: на этот раз он не впаривает ей таблетку обманом, а она берет ее добровольно, но зато она волшебным образом видит, как он эти таблетки откуда-то достает (непростая задача для голого человека в чужой ванне).
Последовательность событий тоже не такая, как в показаниях, и эпизод с бассейном снова подвергнут забвению, зато Полянский опять голый. Хотя в 2003 году мы слышим:
Кинг: А на нем что-нибудь было?
Гаймер: Ну да, типа подштанники. Я плохо помню, -
- что сводит на нет всю сагу о его залезании в ванну. Мужчина с тобой либо в подштанниках, либо без. Это не запонки и даже не галстук.
Все-таки одного скользкого момента никак не избежать. Кинг спрашивает:
«Но чтобы вылезти из Джакузи, вам пришлось бы… он увидел бы вас топлесс?»
Гаймер: «Ну, он уже видел меня топлесс, он же меня фотографировал. Я думала: это так по-европейски, наверное так надо.»
Каждый раз, когда к ней лезут с этим вопросом, она дает один и тот же ответ. Фотографии топлесс в первый день? – Я думала, он их обрежет. Голая грудь? – Я думала, в Европе так принято. Но вопрос-то совсем другой, и она об этом знает. Вопрос такой: значит, вы были сначала полуголой, а потом совсем голой перед мужчиной, и не проявили никакого смущения, не выдвинули никаких возражений? Она каждый раз пытается сделать вид, что не понимает суть вопроса, и ловко уводит разговор на другие рельсы. В этом она на удивление последовательна, учитывая, что ни одну другую подробность она не пересказывает два раза одинаково. И этот выдающийся подвиг памяти сам по себе свидетельствует о том, что она знает, насколько провоцирующим было ее поведение.
И наконец, основная часть. Кинг спрашивает: «Он применил к вам силу?» Она отвечает: «Знаете, я говорила «нет». Я его не отталкивала, но я говорила, типа, нет, нет. Нет, я не хочу туда идти. Нет, я не хочу этого делать. А потом я не знала, что еще мне делать. Мы были одни. И я не хотела – я не знала, что будет, если я устрою сцену.» Не знала, и не пожелала выяснить. Не знала, что ей еще делать, но ни разу не попробовала просто встать и выйти (раньше в том же интервью она опять, как и в показаниях, упоминает, что была «далеко от дома», словно платить натурой за проезд – обычное дело), но и это еще не все. «Я просто была напугана, и, оказав некоторое сопротивление, подумала, ну ладно, зато потом он меня отвезет домой». Это какое то есть сопротивление? Почему не рассказала Большому Жюри? А он-то как реагировал на твое «сопротивление»? Чушь, конечно: через семь лет все тот же Кинг задаст тот же вопрос, и она ответит: «Нет, нет. Он был просто очень убедителен. А мне и в голову не пришло сопротивляться, потому что – ну, люди не говорили о таких вещах в 1977 году.» Большой привет прошлому интервью. Он был просто убедителен, и она просто дала себя убедить.
Кинг все-таки выдает себя на секунду. Он говорит: «После рекламной паузы мы вернемся к этой невероятной истории.» Прекрасный выбор слов.
Теперь всплывает эпизод с Анжеликой Хьюстон, и Кинг осторожно спрашивает:
КИНГ: А было видно, что вам тринадцать лет?
Гаймер мигом соображает, к чему это он, и реагирует молниеносно:
Она на меня вообще не взглянула. Я быстро ушла, практически ни слова ей не сказав. Она меня вообще не видела.
А это случай так называемого вранья. Анжелика дала подробное описание Самантиной внешности и поведения! Но об этом опять-таки публике напоминать не след, потому как оно сводит на нет всю работу по созданию образа невинной жертвы.
Теперь Полянский отвозит ее домой, и «я сразу пошла к себе в комнату, и потом мама мне сказала, что как бы удивилась почему у меня мокрые волосы.» Умно. Мать показала, что ее предварительно поставили в известность о съемках в Джакузи, но публике знать об этом незачем. Все что угодно, только бы избежать скверных вопросов.
Она рассказывает Кингу про свое медицинское обследование. Он спрашивает: «Так значит, они доказали, что имело место сексуальное…» (он не может подобрать слово, и я его понимаю. Сказать «насилие» было бы глупо, а «сношение» восстановило бы против него его зрителей), и она отвечает: «я думаю да». Можно подумать, она не в курсе, что результатом обследования было полное отсутствие всяческого присутствия чего бы то ни было.
И совсем ни в какие ворота: «В его номере были обнаружены улики. После этого его арестовали.» Какие еще улики? У обвинения не было совсем ничего, никаких вещдоков. Как вообще она это себе представляет? Что там можно было обнаружить? Я не берусь предположить, что подумала публика, и какие нездоровые эротические фантазии Саманта породила этим заявлением.
Был в этом интервью еще один гнусный момент. Кинг говорит: «И конечно, вся его жизнь теперь… теперь навсегда… если он получит все эти премии, все равно, когда он скончается, в первом же абзаце его некролога будет написано: Роман Полянский, который…»
В ответ она начинает что-то говорить… и вдруг ухмыляется. Торжествующе. Каждый раз когда я пытаюсь развить в себе какое-то подобие человеческих чувств к этой… взрослой особи женского пола… ее ухмылка аннулирует все мои усилия. Ухмылка, и низкая, подлая ложь про Квейлюд.
Ну конечно, я понимаю деликатность ее положения. Она последовательно гнет одну линию: секс не был насильственным, и она не была им травмирована. В этом месте она никогда не путается. В то же время для нее важно подчеркнуть, что секс не был стопроцентно добровольным, не то все распознают в ней лжесвидетельницу. Поэтому все ее вранье всегда на одну тему: усиление собственного образа как невинной жертвы незаконного секса, но не изнасилования; жертвы, которая не сопротивлялась, но и не соглашалась. Задача нелегкая, поэтому врать приходится много.
И она не одна. Рядышком болтается еще один врун, всегда готовый прийти на помощь: ее адвокат Силвер.
Помните трусы? Как такое забудешь. Теперь дадим слово Силверу.
Далтон позвонил мне, я думаю потому, что получил ответ из лаборатории, и спросил, «Ну что, как насчет соглашения сторон?» И тогда я понял, что это в интересах Полянского, что пятно на трусах станет для них неумолимой уликой.
Поздравляем вас, гражданин, соврамши. Нет, ну конечно, все ж таки он профессиональный адвокат, а посему осмотрительно вставил «я думаю», так что вроде бы прямо обвинить его во лжи нельзя. И все равно это ложь. Во первых, я сильно сомневаюсь чтобы он не слышал о результатах экспертизы. Во-вторых, множество раз утверждалось, в том числе им самим, что именно семейство Гаймер настаивало не доводить дело до суда присяжных! Цитирую Бреннемана: «Лоренс Силвер зачитал письмо длиной в три страницы, убеждая суд пойти на соглашение сторон, поскольку огласка, неизбежная при процессе, станет для его клиентки «клеймом на всю жизнь». Нет, я лучше самого Силвера процитирую, из интервью Ларри Кингу 2003 года: «Мы настаивали на соглашении сторон. Обвинение этого не хотело, а Полянский тем более, но этого хотели мы. Мы были потерпевшей стороной, а так Саманте не пришлось бы выступать на процессе.» Опять Бреннеман: «Силвер ясно дал понять прокуратуре, что его клиентка не будет сотрудничать с обвинением», «родители потерпевшей форсировали соглашение сторон, подав заявление об отказе их дочери давать показания.» Никто никогда не утверждал ничего другого – кроме Силвера, который в лучших традициях сладкой парочки Силвер-Гаймер не брезгует противоречить сам себе при каждом удобном случае.
В 2010 году Кинг задает ему коварный вопрос. Кинг, в общем, свое дело туго знает, и вопрос в самую точку:
КИНГ: Значит, вы не хотели, чтобы она давала показания?
СИЛВЕР: Ну, дело не в показаниях. Нашей главной задачей было сохранить ее анонимность в то время.
Я вас умоляю. Что это за «анонимность» такая, если европейская пресса орет ее имя на всех перекрестках, если сама она постоянно жалуется на то, как СМИ ее травмировали (СМИ, а не Полянский, позвольте еще раз вам напомнить), как они лезли в школу и в окна ее дома! Но Силвер продолжает разыгрывать эту карту (как и в своем письме «длиной в три страницы»), потому что, ясное дело, настоящей причины объявить не может.
Я не осуждаю его за это. Трудно ожидать, что адвокат вдруг заявит: «мы знаем, что голословные утверждения нашей клиентки рассыплются при допросе, и не хотим, чтобы ее изобличили в оговоре и лжесвидетельстве.» Но я безусловно осуждаю его за то, что он искажает факты и извращает истину.
В том же интервью 2010 года Силвер закрепляет в сознании граждан ложь, которая уже широко популярна. «Он дал ей нелегальный наркотик,» заявляет Силвер. «Он дал ей алкоголь». Я не уверен, что Квейлюд, в те годы свободно выписываемый докторами в качестве антидепрессанта, можно без оговорок объявить «нелегальным наркотиком», приравняв его к героину и крэку, зато я абсолютно уверен, что повторять эту чушь про «он дал ей то-то и то-то» - нечестная игра. Ни алкоголь, ни Квейлюд не принадлежали Полянскому, и существует огромная разница между «она приняла их по собственной воле в его присутствии» и «он дал ей». Но дальше – больше. Внезапно Силвер выпаливает: «Это изнасилование с применением силы.»
Это еще что за юридические новости? Какой такой силы? Ну, и что нам теперь делать – напомнить ему о ее медицинском обследовании, о ее показаниях, где никакой «силы» отродясь не упоминалось, о ее бесчисленных заявлениях, напирающих на то, как он ничего плохого ей не делал, «никак меня не обижал, силу не применял»? Или о том, как она только что, в этом самом интервью, заявила «это был просто секс»? Все это тем более неожиданно, что непосредственно перед этой выходкой Кинг спросил:
КИНГ. А если она не протестует, это все равно считается изнасилование?
- и оба они, Гаймер и Силвер, как миленькие проглотили это «не протестует» - а как же иначе, ведь она непосредственно перед этим внушала Кингу, что никакого принуждения не было, а было убеждение. И вот теперь Силвер начинает сравнительно невинным «О да, конечно, это изнасилование, потому что ей нет 16» - казалось бы, с целью наконец объяснить публике разницу между «изнасилованием по статутному праву» (неудачный синоним «незаконного секса»), которое имело место, и собственно – с применением силы – изнасилованием, которое там близко не лежало… но нет, затем он выступает с анекдотом про «он дал ей алкоголь», и венчает все «изнасилованием с применением силы» - фокус-покус, которого юрист просто не может себе позволить. Я только на то надеюсь, что, поскольку я взял это со страницы сиэнэновских транскриптов, может они где-то в этом предложении просто потеряли частицу «не». Подумаешь, частица. Лучше верить в это, чем представить себе, что профессиональный юрист станет пренебрегать законом, если закон ему помешает.
Хотя, конечно, мы и такое уже видели.
В 1977/78 годах.
А потом в 2009/10.
Но перед тем, как мы приступим к анализу прошлогодних событий, давайте обратимся к более приятной теме.
No comments:
Post a Comment