Человек, которому вроде бы в жизни больше и желать-то нечего (ну разве стать президентом Французской Республики), человек, которому вроде бы нечего больше добиваться (ну разве победы на президентских выборах), но зато ох как много чего терять, приезжает в цитадель воинствующего феминизма. В страну, где пристальный взгляд на чужой бюст может повлечь за собой иск о сексуальном преследовании. Все это, заметим, накануне выборов.
При данных обстоятельствах просто грех не предпринять попытку изнасилования.
Я пытаюсь представить себя на его месте. Вот я, глава ВМФ, любимец дам, преуспевший во всех областях, кандидат в президенты. С другой стороны, время и место требуют, чтобы я следил за каждым своим шагом, потому что я знаю, где нахожусь, знаю, что такое СМИ, знаю, насколько высоки ставки, знаю, как далеко могут зайти конкуренты.
Пойду-ка, что ли, изнасилую горничную.
Нет, я не утверждаю, что мне доподлинно известно о невиновности ДСК. Я не знаю, что там произошло. Но никто из тех, кто орет об изнасиловании, не знает этого тоже.
А орать об изнасиловании начинают с места в карьер, стоит кому-то подать обвинение. В США обвиненный никак не защищен, рога трубят, ату его – законная добыча! Нам сообщают его имя и показывают лицо, мы видим его в наручниках и можем от души упиваться его позором. Нам предоставлено право обзывать его любыми словами, наслаждаться тем, как его вышвыривают с работы, обливают помоями в прессе, оплевывают в блогах, топчут ногами на телевидении. Мы можем в полное наше удовольствие наблюдать, как его карьера, репутация и сама жизнь рушатся прямо у нас на глазах. Если нам особенно повезет, мы на славу отпразднуем его смерть от инфаркта, гибель в тюрьме или самоубийство. Нервный срыв тоже подойдет, пустячок, а приятно.
И на каком основании все это, позвольте спросить?
На основании голословных обвинений. Я повторяю: голословных – вся эта свистопляска начинается сразу, когда ничего еще не то что в суде не доказано, а вообще ничем не подтверждено. Обвиненный – это тот, кто всего-навсего обвинен, а не признан виновным. Но пресса и общественное мнение объявляют его виновным сразу, не глядя, просто за то, что его обвинили. Это делается разными способами: и потоньше – обвинительница неизменно называется «жертвой», - и потолще: обвинения громогласно повторяются на каждом углу, вдалбливаются людям в голову, и при этом никто не тревожится напомнить публике: это всего лишь обвинения, то есть голые слова, ничего еще не доказано, любого можно обвинить в чем угодно, и любой невиновен до тех пор, пока не будет признан виновным по суду.
Нет.
Политика обнародования имени обвиненного – преступная политика. Все, кто принимает в этом участие, совершают преступление. Они осуждают – и казнят, в меру своих возможностей – того, кого еще не судили; того, кто может оказаться невиновным и впоследствии быть оправдан. А будет уже поздно исправлять вред, причиняемый с таким сладострастным энтузиазмом.
Каждый участник подобного шабаша – в лучшем случае клеветник, в худшем убийца, и в любом подлец. Он проявляет худшие стороны своей натуры: желание безнаказанно глумиться над живым человеком и повышать собственную самооценку за его счет. Ничего более гнусного и помыслить нельзя.
… Впрочем, я забыл: «Она же сама сказала!» - вот он, основной аргумент малоумных. Именно поэтому такое количество дел типа «она сказала он сказал», дел о так называемых «изнасилованиях», волшебным образом не оставивших ни следов, ни других каких улик, кончаются осуждением обвиняемого на основании голых, ничем не подтвержденных слов. Иногда (как мы уже видели) ложь обвинительницы настолько очевидна, что самые нелепые обвинения приходится снять; иногда, однако, ее слова звучат правдоподобно – тогда что?
А вот тогда надо выяснить, насколько обвинительница заслуживает доверия. Ну, и как у нас обстоит с доверием к обвинительнице Стросс-Кана?
А никак. Не прошло и двух месяцев, как наша священная корова, трудящаяся женщина с безупречной репутацией, которая ни за что не опустится до лжи (все это по определению, потому что она женщина и «жертва»), внезапно превращается в обычную лгунью. Много чего всплывает, одно другого краше, и дело вопиет так громко, что даже те, до кого сначала не дошло, могут теперь разглядеть некрасивые очертания подставы сквозь всю добродетельную риторику.
Вернемся к делу Полянского. В прессе много орали: «смотрите, точно как Полянский!!!» Стросс-Кан – гражданин Франции, «точно как Полянский». Стросс-Кан направился в аэропорт, «точно как Полянский» (при этом умалчивают, что Полянский сделал это после одиннадцати месяцев беспрекословного подчинения специфическому американскому «правосудию», которое в нарушение всех законов выкобенивалось как хотело, одиннадцати месяцев удовлетворения всех издевательских требований судьи и прокуратуры, и, самое главное, после отбытия согласованного с судьей тюремного срока). Стросс-Кана сперва не выпускали под залог, потому что он мог сбежать «точно как Полянский». Наконец, его посадили под домашний арест и «точно как Полянскому» надели на ногу электронный браслет. Но, товарищи, это не все.
Точно как Полянский, Стросс-Кан был брошен на растерзание шайкам линчевателей на основании голословных обвинений. Точно как обвинительница Полянского, обвинительница Стросс-Кана утратила всякое право на доверие, слишком много вравши и противореча себе каждым словом. Точно как Полянский, Стросс-Кан стал жертвой очевидной, классической, хрестоматийной подставы. Не знаю только, пыталась ли горничная, точно как семейство Гейли, неуклюже фабриковать подложные улики, а если да, то закрыла ли прокуратура на это глаза, как в деле Полянского.
Главная разница в том, что Стросс-Кан не поддался шантажу и не согласился на договор сторон. Должно быть, извлек урок из судьбы Полянского: не доверять американскому правосудию.
Теперь по крайней мере игра будет настолько честной, насколько это вообще возможно… при существующих условиях.
No comments:
Post a Comment